Киевщина, Сумы, Днипро: истории детей, погибших в результате вооруженной агрессии России

4 июня в нашей стране отмечают День памяти о детях, погибших в результате вооруженной агрессии Российской Федерации против Украины. На территории Донецкой и Луганской областей с 2014 года в результате военной российской агрессии погибло по меньшей мере 240 детей, 56 считаются пропавшими без вести. С начала полномасштабного вторжения в Украине погибло по меньшей мере 500 детей, еще почти 400 считаются пропавшими без вести. Точное количество пострадавших детей установить невозможно из-за активных боевых действий и временной оккупации части территории Украины.

Сегодня в проекте "Я не забуду" с Ириной Хоменко свои трагические истории расскажут родственники детей, которые уже стали ангелами. Детей, которых мы должны помнить всегда.

Ирпень. Марина и Иван

Фотография двух крестов в парке "Мама" в Ирпене облетела весь мир. Меть Марина и Меть Иван — мать с 12-летним сыном бежали на эвакуацию и сгорели заживо через несколько минут после выхода из подъезда. В марте 2022 года страшное фото их самодельных могил стало символом ужасов, творившихся в Ирпене.

Бабушка погибшего мальчика Надежда Степаненко приехала в студию "Я не забуду", чтобы все вспомнить и сохранить память.

Она рассказывает, что между Мариной и Ваней была сильная связь.

"Когда маленьким был, привозили ко мне, так он домой все время рвался. Я говорю: "Ваня, ну ты же взрослый парень" — "Ну, бабушка, я просто скучаю по маме",— вспоминает Надежда.

"Ваня был добрый ребенок, очень веселый мальчик. Компьютер любил, любил погонять мяч. Хотел кататься на велосипеде, а я его боялась самого отпускать, то мы садились с ним вместе на велосипед и ехали в лес. Велосипед мы сейчас отдали детям, пусть дети катаются. Говорил нам со второй бабушкой, мол, как вырастет, заработает много денег, будет помогать, возить на отдых. Он был душевный мальчик, очень ласковый", — добавляет бабушка Ивана.

Марина и Иван Меть

— Надежда, давайте вспомним 24 февраля 2022 года. Где были вы, где была ваша дочь?

— Я была дома в селе Калиновка, а дочь с Ваней были в Ирпене, там они жили. Я проснулась от взрывов. Потом мне позвонила старшая дочь и сказала: "Мама, началась война". Я позвонила Марине, просила их выезжать. Она мне отвечала: "Мама, у нас тихо".

А когда уже у них стало неспокойно, она мне сказала, что записалась на выезд, в очереди она аж 200-я, поэтому не знает, когда выедет. Это было 3 марта. Вечером 4 марта она сказала, что их, видимо, завтра будут вывозить.

Утром 5 марта мы созвонились. Марина плакала, говорила: "Если бы я знала, что такое будет, я бы давно уже уехала". Последний раз я позвонила в 10:30 на ее телефон, трубку взял Ваня: "Бабушка, нас вывозят, мы бежим".

Это было буквально за пять минут до того, как они погибли.

— А как именно?

— Они стояли у дороги, ждали эвакуации. "Орки" выпустили по ним огневой снаряд. Военный говорил, что это оружие "Солнцепек", которое просто сжигает человека, потому что человеческая кость горит при температуре 1700 градусов (после разрыва 200-килограммового снаряда "Солнцепека" термобарическая смесь рассеивается в воздухе и взрывается, создавая температуру в 3000 градусов, в таком аду плавится даже стальная броня, — ред.).

Ваня полностью обуглился, даже косточки сгорели, поэтому не могли экспертизу сделать. Марина до половины сгорела. По Марине дали заключение — огнестрельное ранение головы.

Дочь немножечко сохранилась, потому что внук упал на нее, он своим тельцем прикрыл ее.

— Вы сразу узнали, что случилось?

— Нет. Я думала, что они не смогли уехать и где-то в подвале прячутся. Я молилась за них, у меня даже в мыслях не было, что их нет в живых. Мы начали их разыскивать, у свахи в Ирпене были знакомые волонтеры, она дала им фотографию.

Марина и Ваня погибли 5 марта. А 8 марта мне позвонила моя племянница и сказала, что есть новости о Ване и Марине, плохие новости. Я спрашиваю: "Они в больнице?" А что она мне ответила, я уже не помню.

Потом мне выслали фото их могилы в парке "Мама".

— Как долго тела вашей дочери и внука были в том парке?

— 36 дней. Я очень боялась, чтобы их не перенесли в какую-то братскую могилу. Когда Ирпень освободили от "орков", мне позвонили, сказали, что завтра будет эксгумация, спросили, хочу ли я присутствовать. Я сказала, что буду. Этим вопросом занимался мой старший внук, он меня не взял с собой, я так их не видела.

Видимо, поэтому я все надеялась, что это неправда, ждала телефонного звонка от них, что Марина позвонит и своим мягким: "Мамочка"… А я ей скажу, что верила, что они живы.

Звонка не было. Однако я до сих пор жду, что они придут. Никак я не могу поверить в то, что их нет.

Марину и Ваню похоронили у нас в Калиновке.

— А вы знаете, кто их хоронил еще в Ирпене?

— Да, знаю. Это человек, которому я бесконечно благодарна. Это был бывший военный Владимир Черкасский. Марина с Ваней почти сутки лежали на тротуаре. Владимир сказал: "Я увидел, что лежит ребеночек обгоревший. Я не мог пройти мимо, у меня самого 18-летняя дочь. Позвал людей, мы нашли где-то обломок лопаты и решили похоронить их в этом парке". И он сразу сделал это. Там еще были их паспорта.

Тела были обгоревшие, и, как рассказал Владимир, они в прямом смысле собирали их с асфальта, там даже асфальт поплавился.

Я ему бесконечно благодарна. Хотя мне тяжело ходить на эту могилку, но я знаю, где мои дети.

Еще Владимир сделал первую фотографию [их тел]. Я очень просила эту фотографию, они не хотели мне давать, потом таки дали.

— А зачем вы ее просили? Это же очень страшное...

— Чтобы не забывать, какое зло сделали русские захватчики, что они делают с людьми. Чтобы не забывать.

Мне хочется на весь мир кричать, что они делают с нашими людьми, с нашими детьми. Ваня был позитивным ребенком, добрым, веселым. Они забрали у меня эту радость. Не смогу забыть, не смогу простить.

В парке, на месте, где были впервые похоронены дочь и внук, мы посадили сакуру. Я написала записочку, чтобы не ломали. И добрые люди оградили деревце, а на поминальные дни поставили лампадку. Мальчики гуляли, я спросила: "Кто?" Один говорит: "Мой папа". Я поблагодарила того мальчика, и передала благодарность его отцу, что он так беспокоится об этом деревце.

А еще хочется, чтобы как-то почтили само место гибели Марины и Вани. Это асфальт возле дороги. Сейчас по этому участку просто ходят люди, машины паркуют, даже не знают, что это место смерти моей дочери и внука.

Сумы. Семья Прийменко

Анна Прийменко из-за боевых действий не смогла приехать в Сумы на похороны родных, а теперь стоит на кладбище сразу возле шести могил — своего родного брата, его жены, своей мамы и троих детей брата — племянников Анны.

"Мои племянники, но это мои дети. У меня своих детей нет, поэтому для меня это были мои дети. Вся семья погибла, и я хочу об этом говорить, я хочу, чтобы весь мир знал о трагедии, которая произошла", — делится Анна.

Кирилл, Егор и Артем

Артем — самый старший из погибших братьев, ему было 15 лет.

"Старший — Артем, я его крестная, я его воспитывала. Артем был очень надежный, организованный, серьезный. Он очень хорошо учился в школе, вся школа говорила о нем, что это ребенок, поцелованный Богом. Он неоднократный чемпион Украины по самбо, до начала большой войны завоевал участие в сборной Украины", — рассказывает его крестная.

10-летний Егор не дожил двух недель до своего дня рождения.

"Мы его между собой в семье называли "Пельменьчиком" — такие щечки всегда розовенькие, такой он был. Он, кстати, до войны тоже посещал секцию самбо, но осенью переболел менингитом (очень серьезно, его едва витянули), и ему запретили как минимум год заниматься спортом", — вспоминает Анна.

Самый младший — 5-летний Кирилл.

"Кирюша — это ребенок-огонь, он был шустрый. Возможно, он понимал, что он самый маленький, ему надо бороться за место под солнышком, но он себя в обиду не давал. Кирюша ходил в садик, был очень артистичный. Он стихи рассказывал всегда с душой. Я говорила: маленький артист растет", — отмечает Анна.

Семья жила в Сумах в частном доме. На момент трагедии к ним приехала мама Анны, бабушка детей.

— А почему они не решили выезжать?

— Это пограничная с РФ зона. Сначала никто не думал, что так будет. А уже 25 февраля 2022 года трасса простреливалась, то есть выехать уже было опасно. Было много случаев, когда люди выезжали, а их машины расстреливали. А у брата трое детей, и поэтому не рисковали.

Но уже 8 марта дали официальный "зеленый коридор". И они в этот день должны были выехать.

Однако им не хватило пережить ночь.

Я поговорила с мамой 7 марта, где-то около 21:00. Они были уже собраны, мама жарила биточки в дорогу.

— Как вы узнали о том, что последнюю ночь дома ваши родные не пережили?

— Это произошло в 22:40. Мне позвонили уже где-то в 00:05. Позвонила моя подруга и сказала, что на улице Роменской упала бомба. Я сразу бросила трубку, набрала свою маму, но связи с ней не было, набрала номер брата — и поднял трубку сосед. "Аня, это не Виталик, это Сергей". Я уже поняла, что ничего хорошего. Единственный вопрос, который я ему задала: "Какие есть шансы, что хоть кто-то выжил?" Он сказал: "Шансов очень мало, дома нет вообще".

Дом семьи Прийменко до атаки РФ
Дом семьи Прийменко после атаки РФ

— А где вы жили на тот момент?

— Я в тот день выехала из Киева и как раз только доехала на запад Украины. Конечно, после звонка о трагедии я собиралась ехать в Сумы. Однако друзья говорили, мол, не вздумай, потому что ты просто не доедешь. Поэтому у меня даже не было возможности похоронить, попрощаться со своей семьей.

— Но ведь все равно вам надо было как-то опознать тела, как проходило опознание?

— Их опознавали друзья, которые занимались похоронами. Мне звонили конкретно по маме, спрашивали, по чему можно ее опознать. Я сказала, что у нее есть цепочка с Божьей Матерью из серебра.

Поэтому я не видела, как они выглядели после удара. Я их помню такими вот счастливыми, веселыми, красивыми. Я видела только самого маленького нашего Кирюшку, потому что надо было опознать его. Опознавала по фото.

— Когда вам удалось приехать?

— На 40 дней. Я себе пообещала, что просто не переживу, если не попаду хотя бы на 40 дней. И мы приехали с моим мужем.

— Я знаю, что осталась одна живая память от вашего брата.

— Это мой талисман, их собачка йорк Чаки. Он теперь моя отдушина. Знаете, как будто у меня связь со своей семьей, его очень любили все, и он теперь живет со мной.

Днипро. Семья Гузь

14 января 2023 года в 15:30 Россия нанесла ракетный удар по многоквартирному жилому дому в Днипре, в результате которого были разрушены два подъезда, 72 квартиры. В тот день погибли 46 жителей дома, 6 из них дети. Без вести пропавшими до сих пор остаются 11 человек.

Алексей Игнатенко в этой трагедии потерял дочь Анастасию, зятя Дмитрия Гузя и единственного внука. И навестить ребенка ему негде, ведь могилы просто нет.

Макару было полтора года, на месте не сидел, как начал ходить — только бегал.

"Он уже сознательно говорил "мама". Играл я с ним, он по мне ползал и говорил "деда". Очень любил мячи, у него 6-7 их было, он из комнаты в кухню их перегонял. Всех их не хватает", — говорит Алексей.

В студию "Я не забуду" Алексей принес свидетельство о рождении внука, крыжму, в которой крестили Макара, и его личные вещи, которые спасатели достали из квартиры после трагедии.

Макар

— Извините за некорректный вопрос, но почему именно свидетельство о рождении?

— А больше ничего нет. Свидетельства о смерти нет, потому что до сих пор не нашли тело. Уже четыре месяца прошло, а ничего.

— Когда началась война, ваша семья не выезжала?

— Дочь с внуком в марте первыми эвакуационными поездами выехали в Польшу. Потом мне удалось жену с сыном к ним отправить.

Я сам где-то на месяц оставался в Токмаке (город Запорожской области с марта 2022 года находится под российской оккупацией, — ред.). Потом уехал в Днипро, к моему зятю. Так мы были несколько месяцев вдвоем.

Как внуку исполнился год, дочь не выдержала и после года эвакуации вернулась. Сначала мы жили вчетвером в однокомнатной квартире.

4 января они подписали соглашение об аренде двухкомнатной квартиры, 6 января мы праздновали новоселье. А 14 января все произошло.

— То есть за 8 дней до трагедии они переехали на квартиру. Почему выбрали именно тот дом?

— Дочери очень понравился вид из окна.

14 января, именно в день трагедии, я в последний раз видел своего внука. Они приезжали ко мне, некоторые вещи забирали. Приезжали утром, где-то в 10:00 приехали, в 12:00 уехали.

— У вас было какое-то предчувствие?

— Совсем никакого. Взрыв слышал, но как-то привыкли ко взрывам. Я женщину подвозил, той женщине сын позвонил и сообщил — Набережная Победы, дом 118.

Когда услышал, то извинился, не довез ее, туда поехал. Как добежал, увидел, ну, все понятно. Однако надежда до последнего была, пока все не разобрали. Я сам бывший пожарный, поэтому все ясно было.

Когда прибежал, увидел то место, где была квартира. Конечно, узнал, потому что только 13 января я у них был, борщ варил.

Они жили на седьмом этаже. Даже если более поздние фотографии смотреть, то эту квартиру можно узнать — там стиральная машина на кухне стояла. Там немного ванная уцелела, немного кухня уцелела.

— Тела вашей дочери и зятя нашли?

— Нашли, опознание происходило по фотографиям, я не узнал сразу.

Зять не похож сам на себя был, а от дочери, извините, осталась четверть.

Анастасия, Дмитрий и Макар

— Как проиходили поиски внука?

— Как мне следователь сказал, поиски до сих пор продолжаются. Все обломки отвезли на отдельный полигон и там вручную все перебирают, ищут останки, органические останки на экспертизу отдают, чтобы понимать. И это может быть длительный процесс.

Дочь и зятя похоронил. А внука как хоронить? Пустой гроб? Нет.

— Как вы держитесь?

— Честно? Стараюсь просто не думать, правда. Потому что когда начинаешь вспоминать или в гаджетах фотографии смотреть, очень тяжело. Плачу, когда один. На людях, конечно, должен быть сильным. Должен.

— А как ваша жена переживает все это?

— Жена, как вернулась уже в Польшу, нашла психолога, то немного легче.

— Так вы здесь остались снова один?

— Да.

Бучанский район. Настя

Любовь Столюк потеряла свою 11-летнюю дочь Настю и вынуждена была ее хоронить трижды. Просто представьте, трижды пережить похороны своего ребенка. Семья жила в селе Шибеное под Киевом (Бородянская территориальная община, Бучанский район).

"Настя была смыслом моей жизни. Ей не было шести лет, как она пошла в школу. Дети боролись, кто с ней будет дружить. Настенька очень любила рисовать, сама делала нам открытки, ходила на кружок и шила игрушки. Каждый вечер готовили нам в микроволновке бутерброды, брала батон, вырезала серединку и в серединку вбивала яичко, сырком посыпала и в микроволновку ставила нам. Я не могу отпустить ее, начала общаться с психологом, и психолог мне посоветовала, чтобы я писала то, что мы делали, что мы делаем будто вдвоем. Я таким образом с ней общаюсь, будто она живая. Все описываю в дневнике. Мне так легче", — рассказывает Любовь.

Настя

— Как застала вашу семью война?

— 24 февраля мы находились в своем доме в селе Шибеное. Наш дом расположен буквально в 50 сантиметрах от дороги, где шли танки, очень близко.

Муж на тот момент был у матери, потому что мать больна. Я была с двумя детьми одна. А старший ребенок, Машуня, 22 года, она с инвалидностью, проявления аутизма.

Вот я им говорю: "Началась война". Настенька вскочила, начала паниковать. Говорю, доченька, успокойся. Самый первый вопрос был: "Мама, а в школу, а как школа? Сегодня контрольная должна быть". Она очень любила школу. Я говорю: "Какая школа? Никаких контрольных не будет, мы сидим дома".

А вечером пришел брат и забрал меня с детьми к себе.

Начали идти колонны, и с огорода брата видно, куда они идут, мимо моего дома шли.

Мы насчитали по 110 танков в одной колонне. А было такое, что потоком шли.

Настенька была возле меня, она ни на шаг от меня не отходила, боялась. Так мы пробыли до 1 марта.

Мы услышали выстрелы, посмотрели в окно, это были какие-то огоньки. Так стреляли, так бахали, и я услышала свист. Брат кричит: "Все в погреб!"

Когда мы добежали до погреба, смотрю — младшей дочери нет, хотя она всегда первая бежала. Я разворачиваюсь, ползу, потому что они из танков обстреливали дома. Я на коленях ползла к Настеньке. Она сидела возле шкафа.

Взяла ее за руку и почувствовала, что-то горячее потекло. Я поняла, что это кровь. Она наклонилась, сделала последний вздох, и я начала кричать: "Настю убили!"

Брат с племянником выскочили из погреба, меня забрали, забросили в погреб. Мы сидели, пока закончился обстрел, тогда вылезли. Меня не подпустили к Насте. Они ее с пола подняли, положили на диван. Я кричала, что, может, она еще жива. Брат говорил: "Люба, там пульса уже полностью нет".

У Насти осколок попал в правую сторону головы, в висок. Я своими глазами это видела.

Этим же осколком, который убил Настю, брата ранило в голову.

Мы увидели, что соседние дома горят. Брату друг говорит, что нас не спасет ни погреб, ничего, что нам надо отсюда уходить. Мы собрались и пошли.

Настенька лежала на диване. Когда мы шли, я кричала, что надо Настю забрать, потому что сгорит дом, я не смогу ее даже похоронить. Брат говорит: "Дом не сгорит, пусть стоит, пошли".

Мы пошли к дачному массиву, там нас знакомый приютил.

Ночью племянник с другом пошли и на тачке привезли Настеньку.

В 4 часа утра брат зашел ко мне в комнату и говорит: "Люба, ты только не кричи, Настя во дворе". Я вышла, она в тачке лежит, ребята ее в одеяло укутали. В 8:30 мы повезли Настю на тачке и похоронили недалеко — в песке на ферме.

На третий день к нам пришли "гости". Их четверо было, главный говорит: "Мы ищем маму убитой девочки". Они знали, что девочка была убита. Я говорю: "Это я". Они проверили документы, требовали вывести и показать им старшую дочь Машу. Потом проверили телефон, а когда я звонила нашим и рассказывала, сколько колонн идет, какая техника идет, меня предупредили, чтобы я все удалила с телефона.

На второй день они снова пришли, они извинялись передо мной.

— За что?

— Они сказали, что не виноваты, они шли мирно, не собирались мирное население трогать, мол, наши просто их спровоцировали.

Я их спросила: "А от чего вы нас освобождать пришли? Вы меня пришли освободить от моего ребенка? Ну, нет теперь ребенка. И как мне жить дальше?"

Я собрала вещи, взяла Машуню и пошла домой. У Настеньки было три кота, они и сейчас есть. И вот когда мы зашли в дом первый раз, коты забежали и запрыгнули на Настенькин диван. Они таким криком кричали! Я им сказала: "Нет ее больше". Так мы остались дома.

Потом 18 марта я пошла к их главному и попросила разрешения перехоронить Настю. Они мне дали добро, даже помощь предлагали. Я говорю: "Мне не нужна ваша помощь, мне просто дайте коридор, чтобы мы прошли по улице так, как положено при похоронах, чтобы люди видели, чтобы люди провели".

Конечно, они нас сопровождали до кладбища и обратно сопровождали.

Когда готовились к похоронам, мне соседка говорит: "Люба, давай я ее помою". Я кричала: "Как? Это мое дитя, я буду ее мыть". Надела ей свадебное платье, фату свою, и повезли. Люди повыходили, кто мог.

Настя

— Это были вторые похороны вашей дочери. Как произошло третье захоронение?

— 3 мая была эксгумация. Я просила, на всю страну кричала: "Помогите, чтобы не выкапывали, я не смогу больше". Мне наша секретарь позвонила, говорит: "Люба, через час приедут выкапывать Настю". Достали. На второй день я ее уже забрала и похоронили уже в последний раз.

Знаете, я очень боялась рожать Настю, я боялась, что и второй ребенок будет болен. Настенька спешила жить. Она была такая жизнерадостная, она за все хваталась. Где какой кружок, она: "Мам, я хочу тоже". Или: "Мам, я тебе помогу". Она была моей опорой. Я с ней всегда разговаривала как со взрослой. Я говорила: "Доченька, мамы когда-то не станет, ты же понимаешь, наша Машуня больна, ты будешь за ней ухаживать".

Теперь опоры нет. Не знаю, как будет. Но должна жить.

— А это правда, что вам предлагали уехать за границу?

— Да, предлагали в Болгарию. Я отказалась, я не смогла. Как я от могилки уеду? Настя лежит здесь, как я уеду?

Так я каждый день к ней хожу, разговариваю, мне легче. А уехать, я все равно от горя своего не убегу никуда...

***

У Надежды, Анны, Алексея, Любы — общее горе. В конце программы они выразили слова поддержки, как жить дальше.

Любовь Столюк: Терпения, надежды и не забывать.

Надежда Степаненко: И молиться. Мы ничем им не можем помочь, только помнить о них и молиться. Все, что нам остается. И обязательно жить, потому что у каждого из нас есть для кого жить. Вот у меня внучка осталась, другие внуки есть. Может, даст Бог, порадуют меня еще правнуками. А простить... Прощения нет никому, кто сделал такую беду нам.

Алексей Игнатенко: Надо жить. Но жить так, чтобы не стыдно было. Помнить своих детей, своих внуков.

Анна Прийменко: Пока мы их помним – они для нас живы. Поэтому — помнить.

Предыдущие выпуски "Я не забуду":

Прямой эфир