Что не так с русским, любовь к украинской классике и подбор актеров: театральный режиссер Иван Урывский в "Точці опори"

Иван Урывский — театральный режиссер, заслуженный артист Украины. Родной город — Кривой Рог. В 2019 году стал главным режиссером Одесского академического украинского музыкально-драматического театра имени Василия Василько. В его творческом багаже — 20 постановок на сценах Одессы, Львова, Киева и литовского Каусана. Получил премию имени Леся Курбаса за спектакль"Перехресні стежки" на сцене Львовского театра по мотивам повести Ивана Франко. Сейчас живет и работает в Киеве. Является ведущим режиссером-постановщиком столичного театра имени Ивана Франко. 

В интервью Светлане Леонтьевой в программе "Точка опори" Иван Урывский рассказал о том, как изменился театр за год полномасштабной войны, о российской пропаганде, важности украинского языка, есть ли место русской литературе в наших театрах, какие спектакли сейчас больше всего ценит зритель, а также о сложности работы режиссером и особом подходе к каждому актеру.

Как война изменила украинский театр

— Как изменился театр за год полномасштабной войны? Что изменилось и положительные ли эти изменения? 

— Пока трудно анализировать. Все изменилось: и те, кто создает театр, и кто приходит в него. Подъем наблюдается. Люди вернулись в театр, есть аншлаги, есть зритель, есть спрос на любые спектакли: и драматические, и комедийные.

Был очень большой страх, когда после 24 февраля прошло два месяца и мы узнали, что открывается театр и что мы будем продолжать работать над новыми спектаклями. Сначала был подъем, но его остановила мысль, что все будет по-другому... Пойдет ли вообще зритель? Нужно ли это сейчас? 

Культура — очень важный рычаг. Она — одно из первых, что хочет уничтожить враг. И уничтожал на протяжении многих веков, что ты сейчас понимаешь. Это проявляется и в классической литературе — когда украинцев иногда выставляли странными, непутевыми. Это очень больно.

После 2014 года для меня многое изменилось, потому что я из Кривого Рога, учился в российской школе и многое не осознавал. Позже я был в Одессе и немного — во Львове и Киеве. Тогда я начал понимать, что в школе что-то было не так. Например, в приоритете была российская литература. Такая работа была проделана, чтобы немного уничтожить в нас [украинское]. После 24 февраля 2022-го уже прорвало. Я всегда сравниваю Курбаса и Станиславского. Почему мы до сих пор учимся по Станиславскому? Российского театра всегда много было.

— Я, например, до недавнего времени не знала, что учителя русского языка и литературы получали надбавку 15% по сравнению с учителями украинского.

— Таких подробностей я не знаю, но все детство я боялся [говорить на украинском]. Недавно я был в Кривом Роге и люди уже переходят на украинский. Это сложно, когда ты полжизни говоришь на русском. Когда я попал в Киев, стал учить украинский. А потом много спектаклей давал во Львове. Спустя месяц я почувствовал, что уже начинаю думать на украинском. У меня до сих пор есть проблемы, но хочется выучить.

Таких русскоязычных школ в Украине тысячи. Оттуда идет и литература. Я украинскую литературу проспал. Недавно задумался над тем, что есть ощущение, словно я определенные долги отдаю, ставя украинскую классику. 

"Калигула" — спектакль, на который невозможно купить билеты

— Уже во время войны вы поставили спектакль "Калигула", на который почти невозможно приобрести билеты. В пьесе Камю заметны определены исторические параллели. Когда вы начинали ее ставить, это была апелляция к Гитлеру, а теперь многие видят там кремлевского тирана. Это история о том, что безграничная власть может сделать с человеком? 

— Это трудный вопрос. Калигула — совсем другой, чем Путин. Как бациллу, можно сравнить, а как человека — Калигула является намного более интересным персонажем. Невозможно осознать все, что он наделал. Камю моментами защищает его и объясняет некоторые вещи. До войны я хотел рассказать в спектакле о том, как сочетается "тиран" и "человек". Потом войны стало понятно, что тиран, как есть сейчас, — это не человек. Поэтому убрали много сантиментов — любовную линию, например.

— 24 февраля 2022 года была запланирована генеральная репетиция этого спектакля, верно?

— Какая-то была репетиция. Я помню этот день. В спектакле есть момент, когда Калигула переодевается в богиню Венеру и танцует. Эта сцена не выходила. Помню, что 23-го я думал, как сделать эту сцену, так не хотелось идти на репетицию.

— Вы потом сомневались, возвращаться ли к этой пьесе. Почему?

— Из-за ее прямой актуальности. Я такое не очень люблю. Театр, как по мне, работает другими алгоритмами. Также размышлял, придут ли зрители на это. А оказалось, что нужно и такие представления ставить.

В первый день репетиции во время войны звучала воздушная тревога. Было страшновато, но театр лечит. Мне тогда было спокойнее в театре, чем дома.

Фрагмент спектакля "Калигула". Фото: ft.org.ua

От Василько до Франко

— В театре имени Ивана Франко ваши спектакли идут и на малой сцене, и на большой, и часто в один день. Как чувствует себя режиссер в такие моменты? 

— Ответственно. Иногда совпадает так, что два моих спектакля идут в один день. Еще круче, когда это украинская классика. Надо успеть побыть и там, и там. Важно, когда режиссер перед спектаклем приходит к актерам. Тогда, мне кажется, актеры более ответственно настраиваются.

— Вы работали в театре имени Василия Василько в Одессе и были там главным режиссером. Спустя полтора года вас вдруг позвали в Киев, и вы покинули свой главный пост там. Как так произошло? Почему приняли такое решение?

— Немного не так все было. В театре имени Василия Василько я работал пять лет и так сложились обстоятельства, что стал главным режиссером. Я очень люблю театр Василько, он мой первый. Я сделал там шесть или семь спектаклей, очень полюбил актеров, которые там работают. Параллельно ставил спектакли в Киеве и Львове. Мне нравилась жизнь режиссера, который ставит в разных городах.

Мне было 28 лет и я задумался над тем, что главный режиссер — особая ответственность. Когда ты делаешь спектакль как режиссер, то концентрируешься на этом спектакле, а не за весь театр отвечаешь. Это был крутой опыт, но сложный период. Во Франко я ушел по личным причинам. 

— Был ли какой-то триггер?

— Чем больше театр, тем больше в нем сложных вещей, недоразумений, конфликтов, потому что это жизнь. А театр Василько — большой. Театр — это экосистема. Сначала, конечно, быть главным режиссером — это класс, но потом, когда погружаешься, понимаешь, что ты полностью не контролируешь все, не все в твоих руках, также ты хочешь еще что-то ставить свое. Но мне кажется, что это пошло театру на пользу — он сейчас изменился. У них была одна из лучших трупп в Украине, они работали со многими режиссерами из разных стран. Когда я пришел, эти актеры начали исчезать. Моей задачей было сохранить все их. Не удалось. В результате полностью изменилась труппа. Но это же жизнь, театр также должен меняться.

Тогда я многого не знал, наделал много ошибок, не был готов, наверное, к этой ответственности, не знал что делать. Я только начал понимать, как делать спектакли.

Любовь к украинской классике

— Вы много ставите украинскую классику. В Киевском академическом драматическом театре на Подоле идет ваш "Камінний господар", во Львовском академическом театре имени Леся Курбаса — "Перехресні стежки" по Франко, "Землю" Ольги Кобылянской вы поставили в Литве в Каунасском национальном драматическом театре. В театре имени Франко идут "Лимерівна" по пьесе Панаса Мирного и "Безталанна" по одноименной пьесе Ивана Карпенко-Карого. Откуда такая любовь к украинской классике? 

— Это пошло с "Тени забытых предков" в одесском театре. Меня вдохновляет брать такие тексты, которые очень сложно сделать из-за архаики. Они ментально близко, очень архетипичные истории.

Вершина — "Украдене щастя", наверное. Это топ-пьеса, над которой я имел честь поработать. Если будет возможность, я вернусь к Франко. Он один из моих самых любимых авторов. 

Мы сейчас готовим "Конотопскую ведьму", которая вообще сатирическая комедия. Как ни парадоксально, но хочется сохранить ту атмосферу Квитки-Основьяненко — веселую, легкую. Думаю, такой спектакль тоже нужен. Даже "Конотопской ведьмой" можно рассказать о войне. Если бы не было войны, я бы сделал ее о войне. У этой повести есть ощущение войны.

— Вы как-то сказали, что единственный шанс режиссеру что-то понять в том или ином материале — это поставить его. Что бы вы хотели, чтобы понял зритель после просмотра ваших спектаклей? 

— Я говорил о себе, то есть чтобы понял я. Я не думаю о зрителе, когда ставлю спектакль, потому что все люди разные. У каждого свой опыт, каждый приходит на спектакль со своим настроением. Попасть очень трудно. Как первый зритель, я хочу попасть в себя — чтобы было интересно мне и тем людям, которые это делают. Тогда есть шанс, что какая-то часть зрителей это тоже полюбит. 

Думать о зрителе — очень опасно на самом деле. Ему надо какие-то заманки, чтобы спектакль сработал. Думаю, каждый режиссер это знает. Однако не всегда их надо использовать. 

"Конотопская ведьма" будет новым опытом для меня. Она будет отличаться от предыдущих спектаклей.

Об эротических сценах в театре

— Еще один ваш спектакль на сцене театра Франко — "Трамвай желания" по пьесе Теннесси Уильямса. В нем очень много откровенных эротических сцен. Режиссеры делают такие моменты, чтобы больше привлечь внимание зрителя или без этого нельзя эту пьесу сделать? 

— Изначально было жестче этого финального варианта. Выбросил сцену первой любви парня и его роль я вырезал. Пьеса жесткая очень. Теннесси Уильямс — непростой автор, психологический. Героиня Бланш — очень сложный человек, со сложной фантазией. То, что происходит — для меня еще не является откровенностью. Можно было и больше сделать, потому что у нее в голове происходит такое, что сложно передать сценическим языком.

— Близко ли такое украинскому зрителю?

— Я думаю, "Трамвай желания" — это о нас, о человеке. Хоть Теннесси Уильямс и далеко в Америке, но мы же все равно люди. Это архетипическая ситуация, которая может произойти с любым.

— Может ли актер отказаться от какой-то сцены? Например, не соглашается с трактовкой режиссера. Были ли у вас такие случаи? 

— Таких конфликтов не было, но случается. Мы с актером общаемся, грубо говоря, как друзья. Если ему не идет, я не заставляю, потому что из этого может ничего не получиться. Я пробую или объяснить, или изменить так, что заиграло. Актер не все понимает, что он делает. Да и режиссер не все понимает, что происходит в спектакле. Я могу что-то убрать, это нормально для меня.

Предыдущие выпуски "Точки опори":

Прямой эфир