Главная
Публикации
Украина
Культура
Юмор — это самое сильное оружие: герой "Точки опоры" — актер и режиссер скетчкома "Бандеровское смузи" Дмитрий Суржиков

Юмор — это самое сильное оружие: герой "Точки опоры" — актер и режиссер скетчкома "Бандеровское смузи" Дмитрий Суржиков

28 октября / 2022

Первоисточник: Телеканал "Дім"

Дмитрий Суржиков — актер театра и кино, режиссер, сценарист, продюсер. Заслуженный артист Украины. Обладатель "Киевской пекторали" за лучшую роль второго плана в спектакле "Однорукий".

Родился и первые шаги на сцене сделал в Мариуполе. Сыграл более 20 театральных работ и более 150 киноролей. Самые известные фильмы: "Тарас Шевченко. Завещание", "Братство", сериал "Слуга народа".

Первый свой фильм в качестве режиссера снял в 2010 году — это была короткометражная лента "Мама". Главную роль, в которой сыграла Ада Роговцева. Сегодня Дмитрий снимает сатирический скетч-сериал "Бандеровское смузи", в котором принимают участие самые известные актеры Украины.

В авторской программе Светланы Леонтьев "Точка опоры" Дмитрий Суржиков рассказал, когда родилась идея "Бандеровского смузи", как удалось во время войны собрать актеров для съемок независимого кино, ради чего продолжает творить и был ли он готов к войне.

"Вставай, война началась"

— Как вы узнали о войне?

— О начале войны мы узнали из-за того, что 24 февраля в 5 часов утра над нашим домом пролетела ракета и не одна.

В то время мы жили в Киеве, метро "Левобережная", почти на Русановских садах. Эти две ракеты пролетели в сторону Борисполя.

Ну, а дальше как у всех, то есть: "Вставай, война началась".

— А вы морально были готовы к таким событиям?

— Нет, я лично не был готов. Да, разговоры шли об этом. Даже накануне, за несколько дней мы встречались с друзьями, и все разговоры сводились к одному: как думаешь, будет война? По ответам наш круг раскололся пополам. Одни говорили — будет, а другие — нет. Я как раз думал, что этого не произойдет. Я думал, что Путин не столь глуп, чтобы закопать свою собственную страну, а тем более сделать то, что сейчас они сделали — загубили столько жизней.

— В начале войны вы записали жесткое видео к россиянам. Прошло более полугода. А у вас есть что сказать россиянам сейчас?

— Нет.

— Слова уже кончились?

— Нет, они всё понимают. Это все сказка (что россияне не понимают, что происходит, — ред.), которой мы себя тешили. Вы же помните, все публичные люди обращались, записывали обращения — выходите на улицы, идите, говорите об этом, доносите.

А они (россияне, — ред.) всё знают, и это происходит коллективно и сознательно. И все это ширма [что россияне не знают правду, что происходит в Украине]. Есть же интернет, если ты хочешь узнать, заходишь на несколько каналов, несколько источников информации, соотносишь их — и все. Если ты не хочешь этого делать, ты причастен к этому, ты разделяешь эти поступки, эту политику. Вот и все. Потому о чем говорить с ними?

— Можно ли привыкнуть к войне?

— К сожалению, можно. Человек такое животное, которое может привыкнуть ко всему. Это к сожалению.

— За эти месяцы войны вы что-то узнали, чего не знали до войны?

— Мне, оказывается, ничего не нужно, кроме близких. Мы уезжали [из Киева] где-то 6-7 марта. Я взял детей, и мы поехали.

Я еду и думаю: мне 42 года, а вот все, что мне нужно, — в этой машине. Дети, кошки, жена.

До войны ты чего-то хотел, что-то бегал, о чем-то мечтал. А все уместилось в автомобиль. И всё.

"Бандеровское смузи"

— Юмористический сериал "Бандеровское смузи". Как родилась идея шутить, смеяться и бороться?

— Идея родилась у сценариста Юрия Микуленко. Он сказал, что надо снимать что-то сатирическое, игровое. И мы решили, что все будет с юмором над тем, какие мы сплоченные, и над тем, какие они бестолковые.

Это был март, где-то числа 10-11. Такие первые разговоры у нас пошли. Затем Юра написал несколько первых серий, которые мы уже опубликовали в YouTube. Затем из оккупации выехал сценарист Дима Григоренко. Он с семьей, с детьми месяц сидел в селе Озера Киевской области.

— Как ищете сценарии серий? Это какие-то истории из жизни или это все-таки больше фантазия?

— Во-первых, нужно спросить сценаристов, как они это делают. Для меня это всегда волшебство.

Мы все живем в одном информационном поле. То есть они все это читают и видят, и мы все это читаем и видим. Мы стараемся брать реальные истории, но… Просто взять и показать реальную историю, ну, какой смысл? У нас же скетчком.

Мы находим смысл, а весь смысл рано или поздно вонзается в то, что мы все вместе, мы все сплочены перед большой бедой.

— Где выбираете локации для съемок, как находите финансирование, как это вообще все организовали?

— Финансирование — неравнодушные люди нас поддерживают, донатят. Студия нас пустила снимать, потому что они тоже нас поддерживают. Это большая студия, и там есть все: реквизит, костюмы и тому подобное.

— Все у вас работают на волонтерской основе, у актеров нет гонораров… В сериале работают звезды первой величины — Стас Боклан, Олеся Жураковская, Виталина Библив. Как вообще со звездами работается? Слушают ли они вас, коллегу в кресле режиссера?

— Слушают. Думаю, потому что, во-первых, мы были знакомы до этого как партнеры, у нас никаких проблем нет. Мы на одном языке с ними говорим.

— В сериале вы сами снимались в нескольких эпизодах. Как вы вообще себя чувствуете актером в своем режиссерском проекте?

— Я к этому очень легко отношусь. Я как актер снимался в разных проектах — и в дорогих, и в дешевых, и в больших, и в маленьких. Потому для меня с этим нет проблемы.

Но я не хотел быть в кадре, хотел только снимать. Мое появление в кадре — это было следствием того, что не было никого. Вот я и переодевался.

— Но вам ближе режиссерство, чем актерство?

— Да, после 40 лет мне уже интереснее это.

— Какая была самая тяжелая съемка в "Бандеровском смузи"?

— Это была съемка на железной дороге, когда мы снимали с макетом ракеты.

Когда мы пришли в первый раз, с нами был человек из железной дороги.

Он говорит: ребята, здесь перегон, здесь поезд набирает наибольшую скорость и здесь вам нужно снимать. Вон, смотрите, видите светофор? Я говорю: вижу. Видите, какого цвета? Говорю: как-то такого мутного. Он говорит: это значит, что поезда нет. Я говорю: да. И я смотрю, что там что-то двигается. Говорю: вот поезд? — Да, это поезд. — И он сюда едет? — Да, он сюда едет. — Может, мы отойдем? — Давайте отойдем.

И мы выходим в сторону, и проносится поезд и через секунду он уже здесь.

И мы стояли с той ракетой, смотрели — на этот путь или на этот? И мы в таком режиме бегали. Там люди ходили с велосипедами, смотрели на нас. То есть это было экстремально.

— Этот проект не только для поднятия боевого духа. Он также собирает средства для Вооруженных сил Украины. Вы кому-то конкретно отправляете собранные средства или как?

— Мы отправляем конкретно. Мы не работаем с какими-то фондами или какими-то организациями, куда отправляются просто деньги. Мы одеваем тех и помогаем тем, кого мы знаем. Больше всего мы искали каски, броники, и отправляли это тем, кому нужно.

И даже с нашими бюджетами… Вот одна каска стоит 100 евро — и это не новая, это называется "реставрированная". То есть она стоит дороже даже, чем броник. Но все, кто к нам обращался, мы всем помогали. И сейчас тоже обращаются. Мы просто на связи с теми, кто на передке.

— Юмор — это сильное оружие?

— Это самое сильное оружие. Я считаю, что это самое сильное оружие.

Родом из Мариуполя

— Вы родом из Мариуполя. И мы знаем, как там было жестоко и страшно в первые полгода войны. У вас там остались друзья, знакомые, кто-нибудь из близких?

— Нет. К счастью, у меня там никого не осталось. Была родня, которая была там в начале войны. Но все живы и здоровы, они уехали за границу.

То есть моя история — это просто лайт и счастье по сравнению с другими. Сейчас все мои близкие, друзья — все уехали из Мариуполя.

— Мариупольский драматический театр оккупанты уничтожали на глазах всего мира. Это все показывали в новостях. Актеры ранее записывали видео, где показали, что театр стал бомбоубежищем, там много людей. И это не остановило россиян. А как вы увидели эту историю?

— Как можно увидеть? Они сбросили бомбу. Это очевидно. Слушайте, они говорят, что это мы. Ну, а зачем это нам? Если их послушать, они ничего не делали, они даже не заходили в Мариуполь. Они же "освобождали" Мариуполь, вот — "освободили" теперь, полностью. Города нет. Как одна российская женщина сказала (пропагандистка из "ДНР" Мая Пирогова, — ред.): это даже лучше — город очистился, что вот этими всеми парками, аллеями, детскими площадками он был зашлакован. "А теперь он чистый". И это она говорила совершенно серьезно.

— Это больные люди, просто психологически больные. Я могу только на это списать такие слова. Потому что мы видели, какой это был красивый город, какая там была набережная, фонтаны. Это было все прекрасно…

— Мариуполь после 2014 года перед этой войной очень мощно отремонтировали. Освещение, детские площадки… Я был там где-то в 2018 году. Мы ездили туда со Станиславом Бокланом играть спектакль "Загадочные вариации". Это на День города нас пригласила городская администрация, как людей, которые здесь работали. Я здесь родился и начинал играть, а Станислав Владимирович тоже в Мариупольском драмтеатре работал и жил здесь, то есть легенда этого города.

Мы с ним приехали, сыграли спектакль. Потом я походил, поездил по городу, посмотрел. Это было невероятно.

Еще такой момент. После 2014 года в Мариуполь много переехало людей с оккупированных территорий Донбасса. Также в Мариуполь переехало несколько учебных заведений, два университета. То есть там количество людей физически увеличилось.

— Вы когда-то сказали, что Стаса Боклана вы увидели на сцене Мариупольского драматического театра и тогда захотели стать актером.

— Это правда. Я ходил в школе на Станислава Владимировича, а он как раз работал с актрисой Наташей Клениной. Это были легенды Мариупольского театра. И вот школьником, мне было 16 лет, пошел, посмотрел на это и подумал: это невероятно, и я хочу так же. Мне захотелось. И потом я попал уже в Мариупольский театр, но Станислава Владимировича там уже не было.

— Вы говорите с ним о Мариуполе?

— Говорим. Мы звоним друг другу постоянно, какие-то новости — пересылаем друг другу. Единственное, что нам остается, — это говорить. Ибо никак мы сейчас повлиять на это не можем. Но связь мы поддерживаем, и если есть какая-то информация о наших общих знакомых или коллегах, то мы обмениваемся.

— Знаете ли вы судьбу актеров Мариупольского театра?

— Я знаю, что часть актеров уехала в Ужгород. Мариупольский театр сейчас как-то базируется в Ужгороде. А оставшиеся там, я знаю, выходят на работу.

— Так они сознательно решили остаться там?

— Нам сложно сказать, как это произошло. Возможно, люди не смогли уехать, возможно, еще какая-то ситуация. Я знаю много людей, кто хотел уехать, но не смог из-за этих фильтрационных лагерей.

Театр во время войны

— Моноспектакль "О чем говорят мужчины". Вы его играли на благотворительных началах в начале войны на западе Украины, а сейчас играете в Киеве. Есть зритель, покупают билеты? Ведь 50% сбора вы отдаете на Вооруженные силы Украины.

— У нас небольшой зал, примерно на 90-100 мест. Потому что это бомбоубежище, и по закону мы можем играть спектакль на такое количество людей, сколько может вместить бомбоубежище в этом помещении.

— То есть вы можете не прерывать представление, потому что вы уже в бомбоубежище.

— Да. Есть зритель, потому что люди соскучились. Люди соскучились по чему-то положительному, жизнеутверждающему. По чему-то такому, чтобы хотя бы на полтора часа отвлечься от этого тотального ада. Мы все вместе находимся в этом информационном потоке.

— По вашему мнению, изменился ли зритель?

— Люди не расслабляются до конца, не расслабляются. Они приходят в зал и всегда готовы.

У меня на последнем спектакле кто-то не выключил приложение "Киев цифровой". И смотрите, какая ситуация. Мы раньше на спектаклях предупреждали зрителей, мол, выключите телефоны. Но у нас сейчас война, и мы не можем об этом просить, потому что это жизнь.

И вот у человека сработал "Киев цифровой" — звучит уведомление, что воздушная тревога. Я — на сцене. Мне остается буквально минута до антракта. Я стою и понимаю, что я не могу сделать человеку замечание. И я решаю сказать об этом. И говорю: сейчас звучит воздушная тревога, но вы не беспокойтесь, я могу сейчас прервать спектакль и предложить пройти в бомбоубежище, но мы уже в бомбоубежище, поэтому мы имеем право здесь играть спектакль. Люди сидят такие как зайчики, они слышат, что происходит, и они не знают, как себя вести. И голос такой из зала: "Поэтому мы и пришли".

То есть думаю, что люди выбирают, они думают, куда пойти. Ну, мы пойдем на спектакль в большой зал, и что мы будем делать при воздушной тревоге?

А мы — в бомбоубежище.

— Этот спектакль — это монолог-скетч. Американский актер и семейный психолог Роб Беккер ее создал, и там речь идет об отношениях мужа и жены. И когда-то вы в этом спектакле вспоминали имя вашей бывшей супруги. А сейчас чье имя вспоминаете?

— Все так и осталось, я называю имя бывшей жены. Я у нее спросил: ты не против? Она говорит: нет, нормально. И так оно существует.

— То есть там все-таки есть личное. Вы, наверное, и выбрали этот спектакль, потому что там много личного?

— Нет. Я скажу так. Я ничего не выбирал. И я думаю, что в нашей стране актеры мало что выбирают. Они делают то, что выпадает на их судьбу. Мне выпал этот спектакль, и я думаю, что это супер.

Я играю ее уже 10 лет и за 10 лет там очень много личного. И даже от Роба Беккера там мало что осталось. Пожалуй, только сюжет, скелет, на который я уже нанизываю свои истории, свои новые истории. Потому что мне и самому неинтересно 10 лет одно и то же говорить. И хочешь не хочешь, ты будешь что-то придумывать, обновлять, усиливать какие-нибудь слабые места. То есть это такая живая ситуация.