Как с последней стадией рака дождаться мужа из плена: история 24-летней Ольги в проекте "Я не забуду"

Каждое воскресенье по всей стране проходят мирные акции в поддержку военнопленных, а затем публикуются фотоотчеты с лицами родственников, которые уже два года живут в отчаянии и ожидании. На тех фотографиях можно увидеть и героиню нового выпуска программы "Я не забуду" с Ириной Хоменко.

История 24-летней Ольги Куртмаллаевой пробирает до мурашек, ведь девушка может и не дождаться своего мужа из плена. В 2021 году Ольга узнала о страшном диагнозе — рак, который сейчас находится на четвертой стадии. Она сразу прошла курс лечения в Мариуполе и достигла ремиссии. Однако в связи с полномасштабным вторжением и попаданием родного человека в плен рак прогрессировал. Ольга поздно это осознала, поэтому болезнь быстро дошла до четвертой стадии.

По собственному опыту знает, что значит ждать мужа из плена

Илона Скутельник по собственному опыту знает, что значит ждать мужа из плена. До полномасштабного вторжения жила и работала парикмахером в Бердянске. Как раз перед началом большой войны родила сына. В студию "Я не забуду" она приехала, чтобы рассказать историю подруги, которая оказалась в двойной беде — Ольги Куртмаллаевой.

— Как вы познакомились с Олей?

— Мы были знакомы до полномасштабной войны — у нас есть общие друзья, а наши мужья являются побратимами. Иногда мы прогуливались с Олей вместе, но тесно не общались. Перед тем, как Оля заболела, начали общаться больше. Наверное, на тот момент болезнь немного нас сблизила.

— Как вы узнали о болезни?

— Мы вместе были на дне рождении, и я увидела, что у Оли на шее приклеен пластырь. Мы сначала удивились, что что это такое. Потому что еще вчера она улыбалась, бегала, ничего такого не было, а сегодня мы видим, что у нее какие-то проблемы. Она была обеспокоена, муж держал ее за руку. Видно было, что у них какая-то проблема. Она сказала, что сдала анализы и результаты оказались очень плохими — возможно, у нее рак. Мы были очень удивлены и не знали, что и говорить, как ее поддержать. В нашем окружении людей с такими заболеваниями не было. Тем более Оля еще такая молодая, цветущая...

— Я знаю, что вы позже оказывали парикмахерские услуги Оли. Как это было?

— Да, Оля ко мне обратилась и сказала, что у нее будет химиотерапия и что ей нужно попрощаться со своими любимыми волосами. Мы сделали каре, а Оля так коротко никогда не стриглась. Через два месяца ее волосы начали выпадать, и мы побрили голову полностью. Ей было очень тяжело — волосы падали, и падали ее слезы. Это был первый этап, когда мы поняли, что все гораздо серьезнее, чем мы думали.

— Я знаю, что ваш муж тоже в плену.

— Да, мой муж Максим также в плену. Они попали в один день с мужем Ольги. Об этом я узнала от нее. Это было шестого апреля. Через два дня я собрала вещи и уехала из оккупации. Оля осталась. Она не могла уехать сразу, потому что у нее был курс химиотерапии, который нельзя прерывать. Тем более, люди в колоннах на выезд стояли по несколько дней. Мы понимали, если ей станет плохо там, то никакой медицинской помощи никто оказать не сможет. Они выехали в августе. Мы их дождались. Помню, как встречали их с флагом.

Когда Оля была в оккупации в Бердянске, то ходила на протесты, носила вышиванку, а после победы Украины на Евровидении ходила в розовой панамке. Она у нас очень рисковая.

— После того, как Оля выехала из оккупации, как сама она пыталась вернуть своего мужа и других мужчин из плена?

— Она вообще забыла о себе, о своем здоровье и начала заниматься темой плена. Создали группу жен военнопленных, начали находить других жен мужчин из нашего подразделения. Обращались в координационный штаб, выходили на акции в поддержку военнопленных. Оля полностью погрузилась в этот процесс и играла очень важную роль в борьбе именно за наш батальон, за своего мужа и за его собратьев.

— Сколько времени она прожила в Запорожье?

— Два месяца. После нашей первой поездки в Киев в марте, мы поняли, что в Запорожье мы уже ничего сделать не сможем. Очень далеко было ездить на поезде, еще и обстрелы. Поэтому мы все вместе переехали в Киев, где продолжили писать заявления и обращения в Офис президента, к Уполномоченному по правам человека и бороться за своих мужчин. Мы думали, что если мы в Киеве, то, возможно, это нам как-то поможет, но, к сожалению, не помогло.

— Какое состояние здоровья Оли было тогда, когда вы вместе переехали в Киев?

— В то время Оля очень хорошо себя чувствовала, но говорила, что ей нужно сдать анализы. Однако постоянно находились преграды: то акция, то какое-то известие о муже, то обстрелы. Ей было не до этого. Позже она стала замечать, что лимфоузел увеличился, она начала уставать, появилась боль. Она обратилась к врачу и выяснила, что со второй стадии рак перешел на четвертую. Это было в прошлом году (2023-м, — ред.).

— Как она чувствует себя сейчас?

— Старается казаться сильной. Она и есть очень сильная, несмотря на такие проблемы со здоровьем. Открыла свой онлайн-магазин, постоянно общается с женами других военнопленных. У нас никого не обменивают уже более 17 месяцев, а потому нужна постоянная поддержка. Именно Оля поддерживает очень многих женщин.

— Вы пытались ее как-то отговорить от такого активного участия?

— Конечно, но она старается быть везде и ничего не пропустить. Потому что когда что-то пропускаешь, потом чувствуешь бремя. Она везде и всегда первая. Инициатор всего. Видно, что это ее очень изматывает.

После последней химии она приехала ко мне, потому что не могла быть в одиночестве. Ей было очень плохо, а дома никого нет. За три часа, которые она у меня пробыла, она раз семь вводила себе обезболивающее, потому что крутило ноги. Я видела, как ей плохо.

Мой сыночек не очень любит Олю, она его постоянно балует и привозит кучу игрушек. Видно, что она тоже хочет деток, она к ним тянется.

— Почему вы сегодня решили рассказать нам об Ольге и ее ситуации? Ведь у вас тоже муж в плену и, я думаю, вы переживаете о его возвращении не меньше.

— Мне очень тяжело, но я хочу, чтобы украинцы видели, что есть такие люди, как Оля — несмотря на все трудности в их жизни, они не опускают руки и продолжают бороться. Они являются примером для многих. Рядом с Олей невозможно впасть в депрессию, потому что видишь, как она хочет жить.

Оле не помешало бы отдохнуть. Мы всегда это откладываем на потом. Уже два года хотим куда-то поехать, но всегда какие-то преграды.

Заведующая отделением патологии крови

По видеосвязи к студии "Я не забуду" присоединилась Зинаида Ступакова — заведующая отделением патологии крови Национального научного центра радиационной медицины, гематологии и онкологии НАМН Украины. В этом медучреждении проходит лечение Ольга Куртмаллаева.

Женщина рассказала, что Ольга обратилась к ним в сентябре 2022 года. Тогда в ННЦРМ ей провели диагностику и подтвердили рецидив заболевания, но уже на четвертой стадии. Такое резкое ухудшение врач объясняет тем, что пациентка получила только один блок химиотерапии, после чего случилась война и много стресса. Сейчас Ольга прошла уже шесть блоков иммунохимиотерапии. Переносит пациентка их очень тяжело, почти всегда с осложнениями.

О том, что в таком состоянии Ольга постоянно посещает акции и митинги, врачи знают, но категорически не поддерживают. Зинаида Ступакова говорит, что обычно они советуют пациентам не посещать людные места, беречь себя от инфекций, не промерзать и тому подобное. В случае с Олей все происходит наоборот, в результате чего у женщины часто увеличен лимфоузел и есть простуды.

Побратим мужа Ольги, который находится в плену

Артур Никифоров — побратим мужа Ольги, который находится в плену. Руслан был командиром Артура. Вместе они служили в Бердянске, после чего переместились в Широкино — село Мариупольского района Донецкой области, а по состоянию на конец февраля подошли к Мариуполю. Мужчина очень надеялся на успешную деблокаду города. В студии "Я не забуду" Артур рассказал о том, как получил ранение и попал в плен в одно время с любимым Ольги Куртмаллаевой.

— Вы передвигаетесь с помощью костылей. Расскажите, что произошло?

— 28 марта нас с Русланом отправили на разные позиции, и мы выходили на штурм, прикрывая другую группу. Выехал вражеский танк и начал нас обстреливать. Первый осколок попал в мое бедро, второй полностью раздробил кость пятки. Меня эвакуировали в госпиталь, а Руслан в этот момент находился на другой позиции.

— В это время Руслан и попал в плен?

— Да, он попал в плен четвертого апреля. Я узнал об этом, уже когда меня забрали из госпиталя. Из вражеских групп в соцсетях мы поняли, что наш батальон попал в плен. Я до последнего ждал Руслана, потому что мы с ним очень много времени провели вместе и он говорил: "Лучше смерть, чем плен".

— Что с вами происходило после попадания в госпиталь?

— 12 апреля враг зашел к нам в госпиталь. Маленькими группками они вывозили нас на конюшни в какие-то бараки. Я не знаю, как это назвать. Там мы, раненые, провели около суток или двух. На троих за сутки нам дали баночку каши, как консерва, и картонный стакан воды. Ночью подъехала скорая, и нас под камерами начали выводить и сажать в эту скорую. Скорая отъехали метров на 200-300 и камеры затушили. Тогда подъехал 10-тонник, которым картошку возят. Нас в него забросили и вывезли в Донецкую больницу.

— То есть они отработали на камеру, что о вас вроде бы заботятся?

— Да. Там только через дня два-три начали оказывать медицинскую помощь. У них не было даже бинтов. Раны обматывали тряпками и кусками простыни, только чтобы мы не умерли. Это были "ДНРовцы". Когда уже приехали россияне, стало намного хуже. Бывало, что понапиваются, зайдут и пистолет к голове приставят. Начали урезать паек. Я раньше занимался спортом. Когда ехал в Широкино, то весил около 95 килограммов. Приехал — 62.

— Сколько вы находились в плену?

— Четыре месяца. Меня обменяли 25 июня. Мы садились в автобусы, отъезжали, российские войска открывали по нам огонь и говорили, что это Украина так "хочет" нас забирать. Тогда нас забрали обратно в больницу. Когда на второй раз нас забрали, нам завязывали глаза, связывали руки, закрывали шторы, головы опускали вниз, чтобы мы не видели, куда едем. У нас были чеченцы тогда. Кто-то в автобусе спросил, куда нас везут, и получил ответ: "В последний путь. На расстрел". И куда уже хуже? Уже было все равно.

Когда мы подъезжали к Васильевке (город в 58 км от Запорожья, — ред.), я увидел много камер и спецподразделения. Тогда уже понял, что это обмен. Мама сначала не узнала меня, потому что очень похудел.

— Что сейчас с вашей ногой происходит?

— Нет пяточной кости. Пошло осложнение, потому что нет опоры и коленный сустав просто рассыпался. В Европе сказали, что лучше ампутировать ногу и поставить протез. Я же считаю, что лучше своя нога, чем протез. Отрубить ее можно всегда, но надо попробовать восстановить то, что есть.

— Вы лично знакомы с Олей?

— Да, был знаком еще до полномасштабной войны. Как только я приехал из плена, сразу ей позвонил и предложил переехать жить к моим родителям в Запорожье. Там есть дом, можно жить, сколько ей надо. Где-то через месяц она приехала.

Жена военнопленного, которая борется с раком

"У меня рак, а мой муж в плену 2 года. Скажите, мы еще когда-нибудь увидимся?" — плакат именно с такой надписью регулярно держит в руках 24-летняя Ольга Куртмаллаева на акциях в поддержку военнопленных. Женщина узнала о диагнозе еще в 2021 году. Сразу прошла курс лечения в Мариуполе и достигла ремиссии. А потом — полномасштабное вторжение, оккупация и плен мужа. Она полностью погрузилась в борьбу за возвращение любимого и пришла в себя, когда болезнь уже дошла до четвертой стадии. Онкология не впервые появляется в жизни Ольги. Когда ей было 8 лет, от рака умер ее старший брат Артем.

— Оля, расскажите о вашей болезни. Как вы узнали о диагнозе?

— В 2021 году я как-то бежала по работе и с меня упал платок. Я его поправила и нащупала на шее что-то, что, как я позже поняла, было опухолью. Обратилась к врачу-онкологу, он мне и поставил диагноз. Я понимала, как будет тяжело моим родным. Когда мне позвонили из центра и сообщили результаты о злокачественной опухоли, я позвонила мужу. Он как раз был на работе, но меня очень удивила его реакция — он сказал: "Не волнуйся, все будет хорошо. Я тебя очень люблю, перезвоню". И положил трубку. Я не понимала, почему так произошло, а уже потом от его друзей, которые сейчас тоже в плену, я узнала, что он просто не мог унять эмоции и не мог мне их показать. Единственное о чем я его попросила — дать мне немного времени, чтобы я могла говорить, что у меня рак, и не плакать. Для этого мне понадобилась неделя.

— Куда вы поехали на лечение?

— Выбрали Мариуполь, потому что муж и весь его батальон в декабре стали на оборону Донецкой области. Это был шанс его видеть. Никакую заграницу я не рассматривала, потому что хотела, чтобы он был рядом. Для меня самое главное — его поддержка.

Мы с ним всегда стараемся все переживать на позитиве. Мы не зацикливались на негативе. Я видела, что он очень переживает и беспокоится. Только я говорила, что нужно какие-то лекарства купить, как он уже их купил. Надо выписку забрать — он уже забрал. Мне не приходилось ни за что волноваться.

— Каким был ваш последний разговор перед тем, как он попал в плен?

— Это было 26 марта. Он позвонил на несколько минут и весь разговор был о том, чтобы узнать живы ли как можно больше людей, чтобы сообщить их родным. То есть особо общаться о чем-то не было времени, но я уже понимала, что ситуация очень критическая. Я ему так сказала: "Пожалуйста, сделай все, что угодно, чтобы вернуться домой живым". Он сказал, что сделает, только если я пообещаю родить ему трех сыновей. Он очень хотел детей. Я, конечно, согласилась.

— Когда вы узнали, что Руслан в плену?

— Ночью третьего апреля нам написал побратим мужа. Он находился в госпитале. Сказал, что весь батальон пропал. Утром в российских Telegram-каналах мы увидели, что весь батальон был захвачен в плен.

— Среди тех видео вы увидели своего мужа?

— На первых видео — нет. Уже чуть позже появилось видео, где они все вместе стоят. Там я и увидела его очень издалека.

— Потом вы переехали в Запорожье, где занимались делами военнопленных. А потом переехали в Киев, где продолжили свою работу. А потом вспомнили о себе. Что происходило с вашим самочувствием?

— Мне резко стало плохо, температура начала подниматься до сорока и ничем не сбивалась. Увеличивались лимфоузлы. Я поняла, что все вернулось, но не понимала, насколько все плохо.

За все это время вы получали какие-то новости о муже? Возможно, какое-то известие от него из плена?

— Да. Сначала в российских Telegram-каналах выложили небольшое видео с ним. Так я увидела, что он потерял вес и что у него очень бледный цвет лица. Я поняла, что находиться там ему очень тяжело физически. Но главное — я увидела в его глазах, что он не опустил руки. Я изучила его взгляд за все эти годы.

Потом пришло от него письмо. Там было всего четыре строчки, где он написал, что находится в российском плену. Такие письма у всех почти одинаковые. Написал, что любит и надеется, что со мной все хорошо. Но главное, что все было написано его почерком. Это что-то такое родное.

Как-то я вышла в магазин, а мне позвонили с российского номера. Подняла трубку и услышала какие-то непонятные звуки. Всегда были надежды, что он позвонит, но это казалось чем-то невероятным и нереальным. Я сбросила, но мне перезвонили и это была видеосвязь. Я увидела своего мужа. У него текли слезы, но он улыбался. У меня уже немного отросли волосы, и я ему говорю: "Не волнуйся, все хорошо, я уже выздоровела". Но знаю, что он понимает, что это неправда. Сначала нам говорили, что химиотерапия займет полгода. Он в плену почти два года, а у меня все еще нет волос. Он понимает, что что-то идет не так.

— Но напрямую о четвертой стадии вы ему не говорили?

— Конечно, нет.

В конце программы Ольге показали видеообращение Натальи Сапижак — владелицы комплекса отдыха "Близнюки" в Ворохте. Она пригласила жену военнопленного в небольшой бесплатный отпуск в их усадьбе среди Карпат.

Предыдущие выпуски "Я не забуду":

Прямой эфир