"Как минимум — застой, а в принципе — деградация": о перспективах российской нефтедобычи говорим с Михаилом Гончаром

Сможет ли Россия преодолеть нефтяное эмбарго? Спасут ли Китай и Индия российскую нефть от мирового забвения? Какое будущее ждет российскую нефтедобывающую отрасль? Эти темы в интервью в рамках марафона FREEДОМ на телеканале UA обсуждаем с президентом Центра глобалистики "Стратегия XXI", экспертом по вопросам международной энергетики и безопасности Михаилом Гончаром.

— Насколько критично для российской экономики эмбарго, введенное Европейским Союзом на российскую нефть?

— Критично, но это не означает, что оно сработает сразу же, на следующий день после его введения в конце мая.

Если мы берем доходы РФ от энергетического экспорта, то основным [финансовым] двигателем российской агрессии является именно нефть и нефтепродукты. Это 70% всего энергетического экспорта. Да, есть еще каменный уголь, есть природный газ, есть немного электроэнергии. Но самая главная движущая сила, приносящая нефтедоллары, — это нефть и продукты переработки.

Да, в последнее время цена на нефть на мировых рынках шла вверх. И, соответственно, Россия, продавая меньше нефти, получала доходы не меньше, а то и больше. Но это явление временное. И уже цена начинает идти вниз.

Основные игроки на нефтяном рынке — Россия, Саудовская Аравия, США, Иран и Венесуэла. Главным стратегическим партнером для Саудовской Аравии всегда были Соединенные Штаты. Иран и Венесуэла — политические союзники Кремля. Но даже они очень озабочены российским подходом по демпингу цен. С началом санкционной политики Россия вынуждена давать дисконты (скидки, — ред.) на свою экспортную нефть марки Urals. А это означает, что тогда покупают больше российской нефти и меньше иранской или венесуэльской. И начинается борьба, и заклятые друзья превращаются в достаточно опасных конкурентов для российского экспорта. В этом смысле все, что работает на сокращение ниши российской нефти, работает на сокращение нефтедолларов РФ, которые являются двигателем российской агрессии.

— Иран пообещал России сотни беспилотников, но сделка сорвалась. Могло ли это быть связано с разногласиями по поводу нефти?

— Этого нельзя исключать. Потому что Ирану сейчас очень важно показать свой конструктивный подход, чтобы избавиться от американских санкций и восстановить свои позиции на глобальном нефтяном рынке. Хотя режим в Тегеране и режим в Москве — родственные души, тем не менее, дружба дружбой, а нефтяные интересы — врозь.

И в Иране понимают, что, совершив такую сделку (по предоставлению беспилотников России, — ред.), будет сложно рассчитывать на снисходительное отношение Соединенных Штатов к пересмотру санкций в отношении Ирана.

Из Вашингтона как бы ненавязчиво несколько раз прозвучало, что США заинтересованы, чтобы нефти на мировом рынке было больше. Расчет был на иранскую и венесуэльскую нефть.

Поэтому не надо недооценивать иранскую дипломатию. История дипломатии Ирана и Персии насчитывает как минимум 2,5 тыс. лет. Они могут достаточно глубоко продумывать свои шаги ради долгосрочной выгоды, а не сорвать небольшой куш в виде нескольких сотен беспилотников, за которые они выручат не такие уж большие деньги по сравнению с тем, что они могут получить, если им удастся восстановить свои позиции на глобальном нефтяном рынке. Поэтому сделка могла быть, но вряд ли будет.

— А американские нефтедобывающие компании могут помочь покрыть дефицит нефти на рынке?

— Америка сейчас по производству и добыче нефти является лидером в мире. Она уже превзошла Саудовскую Аравию и Россию. Но вместе с тем, она является как экспортером, так и импортером нефти. Но вполне может выйти на показатели стать экспортером и вообще отказаться от импорта.

Хорошая новость для нас и плохая для россиян: на днях американская администрация скорректировала свой подход по своей нефти. И с 2023 года снимаются все тормозящие факторы [по увеличению добычи нефти]. Это уже сейчас будет оказывать влияние на мировой нефтяной рынок. Даже просто намерения дают рынку положительный сигнал.

Думаю, что в совокупности — и европейские действия по частичному нефтяному эмбарго, и американские, и совместные с Саудовской Аравией, Ираном и Венесуэлой — все это и даст кумулятивный эффект снижения цены.

А то, что Россия может действовать умышленно и перекрыть нефтяной кран, как и газ, в этом, думаю, сомнений ни у кого не осталось.

Россия уже начала вредить Казахстану в течение последних месяцев. Казахстан — достаточно серьезный игрок, он, конечно, не сравним с Саудовской Аравией или Россией, и даже Ираном, но, тем не менее, очень серьезный игрок с возрастающим объемом нефтедобычи. И он конкурент.

Россия давно косо смотрит на объемы нефти, добываемой в Казахстане. Потому там нефть добывают в основном западные компании и китайские. И казахстанская нефть все больше конкурирует с российской, особенно на европейском рынке. А в традиции Кремля — конкурентов нужно уничтожать.

Вот россияне неслучайно на протяжении этих месяцев уже трижды пытались срывать нефтяной экспорт Казахстана, который имеет выход на мировой рынок только через Россию. Так что здесь мы еще увидим кипение страстей.

Неслучайно и идет такой политический накал вокруг Казахстана со стороны России — они готовят почву к устранению конкурентов под тем или иным поводом.

— Сможет ли Россия компенсировать потерю европейского рынка за счет Китая и Индии?

— Только лишь ситуативно. Потому что на Китай идет другая нефть, это не та нефть, которая идет на европейский рынок. Это нефть из восточносибирских месторождений, экспортируемая по нефтепроводу "Восточная Сибирь — Тихий океан". Она и называется по-другому — ESPO. То есть это другой сорт нефти.

А транспортировка нефти марки Urals из черноморских и балтийских портов в Китай и Индию — не слишком прибыльное дело.

Да, при высокой цене на нефть и тех скидках, которые Россия предлагает для импортеров — для Китая и особенно для Индии — это выгодно. А так Urals очень мало попадала на рынки этих стран.

Здесь идет речь о ситуативном периоде. А если говорить о масштабном экспорте, тогда необходимо создавать новую нефтетранспортную инфраструктуру, которая бы вывела месторождения сибирской нефти на азиатский рынок.

Если говорить о западносибирской нефти или Волго-Уральского нефтегазоносного бассейна — эти месторождения себя исчерпали. Да, там еще много нефти. Но проблема в том, что ее добывали варварским способом. Горизонты слишком заводнены, и добыча нефти сопровождается выходом больших объемов воды, которая была туда закачана еще с советских времен, когда главное было — побыстрее взять.

А нефть Севера, Заполярья, особенно арктических регионов — трудноизвлекаемая, ее трудно добывать там. Особенно в условиях санкций, когда нет доступа к западным технологиям.

Точно так же очень сложно и дорого построить соответствующий нефтепровод из района Таймыра, Ямала в Китай.

Так что, даже если будет что-то получаться, то на это уйдет не год, не два и не пять. Это добрый десяток лет, чтобы соорудить подобную систему из Арктики до Китая с учетом всех климатических условий и рельефов.

— Что ожидает российскую нефтедобывающую отрасль?

— Как минимум — застой, а в принципе — деградация. Вспомним 1990-е годы, позднее советское время, когда пошел спад цен на нефть, и потом уже в постсоветской России произошло обвальное падение нефтедобычи. В начале 1990-х речь шла даже о том, что Россия может из экспортера нефти превратиться в импортера.

И такая траектория может повториться. Потому что, с одной стороны, они имеют старые исчерпанные месторождения Волго-Уральского региона, Западной Сибири, а с другой стороны, имеют Восточно-Сибирские месторождения и Арктические месторождения, которые они не могут нормально осваивать. Себестоимость добычи нефти там совершенно другая, она многократно выше, чем добыча в традиционных регионах.

Россия в добыче действует, как хищник — прийти, урвать, сорвать, забросить, не обращать внимания на экологию.

Поэтому в условиях жесткого санкционного режима и отсутствия доступа к западным технологиям (а китайские технологии их не заменят) российская нефтедобыча, как и газодобыча, обречена на дальнейший упадок.

Читайте также: Российские газ и нефть для Европы — ближайшие перспективы: интервью с Михаилом Гончаром