Об искусстве во время войны и помощи армии: интервью с самым дорогим современным украинским художником Анатолием Криволапом в программе "Точка опори"

Анатолий Криволап — один из самых известных художников Украины. Мастер украинской нефигуративной живописи и пейзажа, лауреат Национальной премии имени Тараса Шевченко. Сейчас он является самым дорогим современным украинским художником. В 2011 году работы Анатолия Криволапа продали на международном арт-рынке за рекордные для украинской живописи суммы: картину "Степ" — за 98 тысяч долларов, а работу "Кінь. Ніч" — за 124 тысячи долларов. В 2013 году еще одна картина побила предыдущие рекорды — работу "Кінь. Вечір" продали за 186 тысяч долларов. 

С 2000-х Анатолий Криволап живет в селе Засупоевка Киевской области, где его и застала война. Последние шесть лет художник бесплатно расписывал церковь Покровы Пресвятой Богородицы в селе Липовка под Макаровом, которую разрушили российские войска во время вторжения. 

В интервью Светлане Леонтьевой в программе "Точка опори"  Анатолий Криволап рассказал о том, верил ли он в начало полномасштабной войны, о персональной выставке, возвращении к творчеству и помощи армии.

Художники во время войны

— Готовясь к сегодняшнему разговору, вы сказали, что в вашей мастерской 13 градусов тепла. Как в таких условиях работать? Как вы привыкли к войне — отключениям света, холоду, звукам воздушной тревоги? 

— Если перестать думать, что это временно, а принять это за новую реальность, то гораздо проще все в сознании воспринять. Наступает адаптация, многие люди уже не воспринимают так остро все происходящее. 

— Вы относились к тем, кто был уверен, что война будет, или к тем, кто не верил?

— Мы 300 лет прожили в стране, которая ничего, кроме войн не творила, — это я говорю о Российской Федерации, Российской империи. Вся их история — сплошная война. Поэтому этого надо было ждать, оно буквально висело в воздухе.

В 2014 году в интервью я сказал, что войны не будет. А если будет, то Россия за неделю возьмет Украину. У нас тогда не было сил для сопротивления. Слава Богу, за эти восемь лет Украина сумела научиться и воевать, и овладеть техникой. Несмотря на весь трагизм, это самое светлое событие в истории Украины — никогда еще Украина так за себя не боролась, как государство.

— Как вы узнали о войне? Где вы были в феврале 2022 года?

— Я был в селе Засупоевка. Узнал о войне из новостей. Я не испугался. Мог поехать в Карпаты, где у меня дом, но не смог — бои были прям возле меня. Я почувствовал, что что-то такое во мне произойдет, какие-то изменения, после которых я больше не буду таким, как был. Поэтому я твердо решил никуда не ехать. Потом ко мне начали обращаться за помощью, я помогал с покупкой дронов и прочего для армии. В первые месяцы я постоянно был в действии. Некогда было думать о себе. У меня есть оружие и я знал, что хоть пару положу.

— Как отреагировали на полномасштабное вторжение ваши коллеги по цеху?

— Меня очень удивила наша художественная среде. Я ни у кого из коллег не почувствовал паники. Помощью армии занимался не только я — был создан арт-фронт, где художники скидывались и покупали оружие, пикапы, машины скорой. 

— Вы отдали собственные 150 000 долларов на дроны для армии, многие ваши коллеги тоже подключились. Как все началось, как вы начали помогать армии? 

— Те, кто меня знают, они не удивились. То же самое я делал во времена Революции Достоинства. Я никому никогда не отказываю. Первым мне позвонил, примерно на третий день войны, Юрий Комельков (издатель, галерист и коллекционер, — ред.). Он был в районе Ирпеня и сказал, что нужно купить дроны. Я и передал. А дальше уже пошло. У меня есть благодарность от Верховной Рады, но главное — от командиров тех вооруженных формирований, от бойцов.

Охотник за пейзажами

— В Киевской картинной галерее представлена персональная выставка вашей живописи. Она приурочена к столетию галереи и является ретроспективой классической живописи. Работы каких годов здесь присутствуют? 

— Со студенческих лет, где-то с 1975-го. Я всегда работал параллельно с поисками собственного стиля. Начинал с реалистических пейзажей. 

Я считаю, что гении существуют только в науке, потому что они меняют жизнь цивилизации. А художники — это об индивидуальности.

— В начале войны вы создали триптих в очень темных тонах с заревом. Где он сейчас?

— Я почти никогда не пользуюсь черным. Когда в марте были активные бои, я обратился к такой теме. Считал, что здесь надо быть честным и не делать иллюстраций. Юрий Комельков сделал проект "Большая семерка 2.0", который будет показан в музеях Европы. Этот триптих там.

— Ваши работы очень яркие — например, чайки, которые купаются в пшенице. Как вы вдохновляетесь на такие пейзажи?

— Я — охотник за пейзажами. Каждый день, несмотря на погоду, я совершаю прогулки машиной по селам, по полю. Я езжу и делаю какие-то наброски. Это началось давно — когда перебрался на дачу. 

Здесь изображено поле села Двиркивщина под Яготином, где родился футболист Андрей Шевченко. Мы с ним почти земляки.

Роспись церкви против граффити Бэнкси

— Вы почти расписали церковь Покровы Пресвятой Богородицы. Шесть лет работали над ней. Она пострадала от обстрелов?

— Она пострадала, по ней били снаряды, прямо под ней был подбит танк и погибло шесть наших танкистов. Все в осколках. Я приехал, посмотрел. Думали, реставрировать или нет. Я сказал, что не будем. Это уже как сакрально-художественный объект, он стал исторически-политическим.

Если все будет хорошо, то в течение года закончим роспись. Это очень большая работа — 3000 метров. 

— На руинах домов Киевской области английский стрит-арт художник Бэнкси оставил свои граффити. Как вы относитесь к такому искусству? 

— Не важно, как и что там нарисовано. Важен сам факт. В этом случае это очень позитивное событие с его стороны, потому что пошел такой резонанс. На Украину снова было обращено внимание. Идея связана с поступком — он не побоялся, приехал и сделал картину в таком месте. Актуальное искусство так и должно работать.

Художник не всегда должен быть бедным и голодным

— Вы разрушили миф о том, что художник должен быть бедным и голодным. Вы являетесь одним из самых дорогих художников Украины. Этот статус вам нравится?

— Да нет, я об этом никогда не думал. Меня интересовала сама работа, но так сложилось. Это один из самых глупых штампов в жизни и в искусстве. Просто надо знать свое дело. Богатство не имеет значения, потому что художник организовывает вокруг себя ту среду, которая дает ему желание работать. Я как работал в подвале, так и работаю. Когда-то моя мастерская была в бойлерной многоквартирного дома на Нивках.

— Но что вы почувствовали, когда узнали, что вашу работу "Кінь. Вечір" продали за 186 000 долларов? 

— Дело в том, что есть некое высшее достижение, о котором говорят. Но никто не знает о том, что у меня 20-10 продаж по 20-40 тысяч. Есть такая штука, как успех. 

— Были ли у вас периоды уныния, прежде чем вы обрели признание?

— Сомнения были. Я всегда был в оппозиции, всегда было неверие в меня, но какая-то сила меня толкала. 

— Кто в вас не верил? 

— Да все, начиная с семьи. Вроде бы все было хорошо, но я всегда делал не то, что от меня ждали. Чем лучше я делал работу, тем больше она меня бесила. Я сделал тысячи экспериментов, сжег почти 2000 картонов. 

Я шел к академической живописи, попробовал — не то. Реализм — не то, импрессионизм — не то, постимпрессионизм — не то.

— Как вы выбираете цвет, которым будете писать ту или иную работу?

— Когда в детстве приезжал к бабушке в село, я видел девушек, которые віходили замуж в плахтах с теми вышивками, ковры — это же супер. Я ненавижу серый цвет всеми фибрами души. Это, наверное, генетически. Моя мама тоже ненавидела черный и серый. 

Искусствовед Ольга Петрова как-то спросила, возбуждает ли меня красный цвет. А он меня успокаивает.

Художники в роду железнодорожников 

— У вас двое детей. Дочь стала художницей, а сын — железнодорожником, как его дед. Пытался ли ваш отец сделать из вас железнодорожника?

— В нашей семье фанатизм является наследственным. Мой отец-железнодорожник за всю жизнь ни разу не опоздал на работу. Вызывают в снег, дождь, ночь, день — а он шел на работу, как на праздник. Он меня как мог приобщал к этому и все показывал с детства. Очень хотел, чтобы я был железнодорожником. Но не получилось, он очень переживал. Никто из моей семьи никогда не был на моей выставке. Я к этому нормально относился, это просто совсем другие интересы. 

Дочка с детства сидела на полу и рисовала. А Алексей машинки любил.

— Ваш отец обрадовался, что его внук пошел таки в машинисты?

— Когда он был в первом классе, мы поехали к моим родителям. Отец с ним поговорил, и Алексей сказал, что будет машинистом. Он никогда не менял свою точку зрения. Когда закончил железнодорожное училище и в форме машиниста приехал к отцу, тот заплакал.

А фанатизм художника передался моей дочери. Это трудно назвать работой или профессией. Искусство — это жизнь. 

— Где сейчас ваши дети? 

— В Киеве, а где им быть?

— Вы что-то новое в себе открыли за время войны?

— Только злость против тех зверств и разочарование в людях. Я никогда не думал, что при такой цивилизации может быть такой уровень дикости и бесчеловечных поступков.

Я разочарован в том, что люди в XXI веке способны к зомбированию. Как человек не может сам оценивать события вокруг себя и так поддаваться?

Предыдущие выпуски "Точки опоры":

• О пении во время сирен, войне и счастье: интервью с оперной певицей Анжелиной Швачкой в программе "Точка опори"
• О 260 днях жизни в оккупированном Херсоне: интервью с актрисой Александрой Тарновской в программе "Точка опори"
• О жизни в двух мирах, кино для детей и интервью с самим собой: режиссер Виктор Андриенко в программе "Точка опоры"